Осужденного Фомина в зоне называли «Фома», а за глаза – «писарь». У него был невероятно красивый, каллиграфический почерк. Его талант был известен всей зоне и поток заказчиков не иссякал, ибо Игорь охотно делился своим писарским дарованием за приемлемую мзду. Его «проблемой» было то, что писарского дохода ему было недостаточно, а больше он ничего не умел. Золотой мечтой Фомина было заполучить «мусорскую крышу» и он постоянно искал возможность выслужиться. Понта от этих стремлений не было до тех пор, пока из управления не прислали циркуляр о замене медицинских карточек осужденных. Зам по оперативно-режимной части вызвал «писаря» к себе и сказал:
- Осужденный Фомин, ты прикрепляешься к санчасти на ближайшие два месяца. Писанины там много, так что работать будешь круглосуточно, с перерывами только на еду, сон и туалет. За эти два месяца надо переписать все личные карточки. Официально оформим тебя санитаром. Там же и жить будешь, Наталья Павловна тебе каморку выделит… Заодно посмотришь какие там у них расклады внутри, если что заметишь – сообщишь. Всё понятно?
Так Фомин оказался в санчасти. Главврач встретила его приветливо хоть и настороженно. Персонал санчасти сложился уже давно, а Фомин был чужаком. Он решил «влиться в коллектив» во что бы то ни стало и подумал, что лучшее средство – приударить за врачихой. Мужчина он был видный - высокий голубоглазый блондин тридцати лет. Врачихе было чуть за сорок. Невысокая полноватая шатенка не лишенная приятности вела себя строго и сдержанно, но когда улыбалась, становилась мягкой и домашней. Она была разведена и одинока, дома никто не ждал кроме кота, и она постоянно пропадала на работе. На зоне её уважали, не смотря на погоны. К осужденным Наталья относилась без излишней жёсткости, по человечески. В свое время ей удалось спасти несколько человек, настояв на их срочной госпитализации. Кроме того она была умная, что для женщины вообще редкость.
Игорь пустил в ход всё своё обаяние: смотрел восхищенным взглядом, говорил политкорректные комплименты, бросался на помощь по первому зову и без зова. В конце концов, Наталья заметила, что осужденный Фомин на неё «запал». Сначала она отмахивалась от этой мысли, потому что отношения такого рода на зоне табу и нонсенс. Но женское сердце податливо как воск, особенно если оно несколько лет не получает любви. Наталья начала потихоньку оттаивать… Подкрашивать глаза перед выходом на работу, надевать нарядные кофточки под форму, использовать дорогие духи...
…События развивались стремительно. В тот день Наталья принимала поздравления с именинами. Ближе к вечеру её вызвали в штаб, а когда она вернулась, на столе её кабинета лежала большая шоколадка и открытка со стихами: «Именины у Натальи – Мимо я пройду едва ли. Если тоже хочешь встречи – Пригласи меня на вечер».
Подписи не было – да она и не требовалась, уж больно красив был почерк. Желая убедиться в своих догадках, Наталья Павловна пошла в каморку к Фомину.
- Ну как дела, Игорь? – спросила она встав в дверях.
Фомин вскочил из-за своей плохенькой конторки, заваленной бумагами и заулыбался: - Пишу день и ночь, стараюсь. Слава Богу пока не ослеп, Наталь Пална. Хотя ослепнуть тут есть от чего, - красноречивый взгляд Игоря скользнул куда-то в область врачихиного бюста.
Наталья Павловна вдруг почувствовала, что краснеет. - Ничего, авось это не навсегда. Перепишешь и опять вернёшься обратно в барак на «вольные хлеба», - ответила она.
- А что если я не хочу обратно? – красавец-писарь смотрел на Наталью с нескрываемым желанием, вызывая у неё ощущение жжения в груди.
- Тут жизнь не сахар, сам видишь. Вволю не поспишь, работы всегда много. Да и тесно тебе в закутке этом… В бараке-то комфортнее наверняка, - возразила она.
- Может в бараке и комфортнее… Но там я не смогу Вас видеть… - с вызовом ответил Игорь, чувствуя что ввязался в опасную игру.
Наталья широко раскрыла глаза не найдясь, что ответить. Не давая ей времени одуматься Фомин продолжил «штурм»: - Я слышал у Вас именины сегодня? Может позволите Вас поздравить, когда с сегодняшними карточками закончу? .
Наталья развернулась, чтобы уйти и не веря самой себе коротко бросила: - Заходи после девяти, я сегодня в ночь. Сердце Фомина стучало так, что казалось на этот стук сейчас сбежится вся зона. Его пьянило предвкушение, похожее на ощущения волка, догоняющего теряющую скорость жертву…
В тот вечер они стали близки. Роман развивался стремительно. Привыкшая себя контролировать Наталья Павловна словно школьница влюбилась в голубоглазого зэка. Герой-любовник напротив хладнокровно обдумывал преференции, которые ему может принести тюремный адюльтер. Положение его значительно улучшилось, особенно в части питания. Кроме того, потерявшая голову врачиха настояла на закреплении за Фоминым постоянной ставки санитара, чтобы он всегда был «под рукой».
Их связь длилась около двух месяцев. Наталья Павловна расцвела и помолодела. Как на крыльях она мчалась на работу, каждый раз принося из дома что-нибудь вкусненькое «для Игорёчка». Санчасть уже вовсю перешептывалась, но информация ещё не просочилась за её пределы. И тут Фомину пришла в голову одна, как ему казалось, «остроумная» идея.
С неделю он уговаривал Наталью пронести в зону несколько телефонов, стращая её тем, что он якобы сильно задолжал кому-то из блатных, и если не вернет долг телефонами то ему будет полный «кирдык». Капитан внутренней службы, доктор и опытный работник ФСИН поначалу ни в какую не соглашалась. Но скрывающаяся за всеми этими титулами женщина дала себя уговорить… «Операцию» назначили на субботу, когда должна была дежурить лояльная смена. Главврача никогда не обыскивали и даже не прогоняли через металлоискатель, риск был минимальный.
Утром в субботу, Наталья как обычно пришла на работу, поздоровалась с девчонками на КПП, расписалась в журнале, подождала, пока ей откроют железную дверь и уже готовилась выдохнуть с облегчением, как вдруг ей навстречу шагнули три опера и попросили пройти в комнату досмотра. От шока и неожиданности у неё подкосились ноги.
Когда тётка-досмотрщица начала «снимать» с Натальи телефоны, один из присутствующих при обыске оперов не выдержал: - Ну что, Наташка, слил тебя твой писарь-то… Что ж вы бабы такие на передок-то слабые, а?
Наталья почувствовала как что-то разорвалось глубоко в груди. Во рту мгновенно пересохло, к горлу подкатила тошнота, ноги налились чугуном, а тело стало ватным и непослушным. Стало нечем дышать и привалившись к стене она сползла прямо на пол. Через минуту её сердце остановилось…
…На следующий день после трагедии уже вся зона знала, что врачиху «слил» Фома. Фомин, которого теперь все называли не иначе как «гнидой» к этому времени предусмотрительно написал заявление о якобы «грозящей ему опасности» и закрылся в БУРе, где просидел в одиночке следующие полтора года.
За это время история подзабылась. Выйдя из БУРа, Гнида стал дневальным в штабе и получил статус «неприкосновенного козла», поскольку постоянно отирался среди ментов. Будучи при должности он считал себя неуязвимым и откровенно пакостил, подставляя тех, кто ему чем-либо не угодил. С гордым видом он расхаживал по зоне, как будто не замечая как плюют ему вслед. Так продолжалось около месяца, за время которого по его наводке отшмонали несколько десятков телефонов и прочего необходимого в неволе скарба.
…А через месяц его нашли висящим на собственном ремне на турнике за одним из бараков, где была оборудована стихийная спортплощадка. Опера провели положенное в таких случаях расследование, но так ничего и не выяснив, написали в заключении «самоубийство».
Это слово стало последним в медицинской карточке Игоря Фомина, заполненной его красивым каллиграфическим почерком…