Я не собирался ни думать, ни рассуждать на эту тему – так все получилось… Катя находилась в заключении года два. Катя… Проводя построения отрядов, я не хотел смотреть в ее сторону, но время шло, и это случилось…
Неудивительно, что тюрьма, неволя – сближает и заключенных и ментов. Злость – всеядная, бескомпромиссная, рано или поздно кончается… И… Все становится как-то проще… Как поется в песне: для тебя там, браток – за колючим забором свобода, для меня там, браток – за колючим забором тюрьма…
Женский барак в лагере под Новосибирском был всего один.
В девяностые годы до женской колонии у руководства регионом руки не доходили – как таковая числилась, но лучше бы ее не было вовсе, настолько сильно требовался ремонт. Поэтому попасть под оперативное управление молодого, симпатичного Кума – капитана Ясенева, считалось у сидельцев удачей: кормежка, обувка, какая-никакая работенка… Не то, чтобы уж совсем образцово-показательная, но порядок в зоне присутствовал, это признавали.

Не стало вот только порядку в молодой еще душе капитана – он влюбился и боялся себе в этом признаться. Чудно как-то получалось: друга, настоящего, он также приобрел среди арестантов – Кольку-Секунду. Невероятно, но когда он узнал, что его отца прибил, насмерть, Колька, капитан Ясенев воспринял это спокойно. Внешне… С того момента и началось у него реальное, как ему казалось, понимание, – что происходит в жизни случайно, а что – нет.
Понимание довольно странное: судьба не должна зависеть от непредвиденного – к примеру, шаг, дуновение ветра, дождь не может кардинально повлиять на всю оставшуюся жизнь. Так он думал. Происходящее же с ним в дальнейшем убедило в обратном: невозможно отбрасывать случай, который предопределил любовь, который превратил потенциального врага в друга… смерть – в жизнь за гранью.
Потом он сделал очень важный вывод: если ты, в принципе, невольный раб обстоятельств, то при определенном давлении можно эти обстоятельства менять и предопределять. И никакой метафизики – как говаривал тот же Секунда… Только менять – в своих, исключительно своих интересах! Кто добровольно захочет стать жертвой? Никто! Но потенциально – все мы жертвы!.. Чуть подтолкнуть – и ты там, за гранью добра и зла, там, куда исподволь направил тебя человек, владеющий фигурками на шахматной доске Жизни!

Я показал Катюху Секунде. Невысокая, миниатюрная, очень опрятная девушка. Простая. На что я так запал? Секунда объяснил: все мы, находясь в состоянии, граничащим с непрерывным стрессом – волки и овцы – стремимся обрести свой дом, свой покой. Пусть маленький, всего лишь на одной восьмой части души, но туда нет входа посторонним, это не барак, это – Дом.
Так и было с Катюхой: внешне неприметная, она стала для меня воплощением несмирившегося духа, который, ой-ой-ой-как! еще себя проявит – дай волю, брат! Я увидел, почувствовал в ней дремлющую Любовь! Втюрился, как школьник!..
Что я искал – нравственного отдохновения?

На табличке перед входом в кабинет было написано: начальник учреждения номер… майор Возженин А.А.
Хозяин.
Без его ведома ничего не происходило в лагере строгого режима.
Пресловутая вертикаль власти выпестовывалась с довоенных времен: красные и черные зоны подчинялись единому, равному для всех закону – личность должна быть морально уничтожена, унижена, ровнехонько причесана совдеповским напильником и, смачной отрыжкой, выброшена в счастливую коммунистическую действительность для дальнейшего гармоничного развития.
В принципе, ничего не изменилось, разве что социалистическое руководство сменилось на капиталистическое со всеми вытекающими: к силе Власти добавилась сила Денег!
– Ты знаешь: проверка! – капитал кивнул.
– Ты знаешь: аврал! Чистка! Подтираем! – вновь кивок…
– Замминистра едет, черт бы его побрал! – слушаем… "так точно"! Взгляд, кивок.

Ясенев работал «правильно» – четыре года от Хозяина не было претензий: «У вас Вор? Хотите власть на зоне держать? Типа – Луис Корвалан, которого в Чили не пускают? А тут, в гулаге – гуляй себе! Только по периметру, бляди, по периметру!.. Ну и ладушки – вот вам чай, сигареты, маленькие поблажки – чтоб только ни-ни! Влево-вправо – расстрел! Лады?»…

– Как там с культурной программой у тебя?
Капитана накрыло волной неясных подозрений, трансформирующихся во время разговора в пропасть осознания беды:
– Да… вроде все нормально. Концерт готовим, выставку поделок… Территорию драим-моем…
– Зимина Екатерина… Расконвоированная. Она досугом занимается?
– Так точно!
– Что там у вас?
– В каком смысле, товарищ майор?
– В смысле – любовь?
Беда пришла: вот они! – два берега пропасти, прыгай или оставайся:
– При чем тут любовь, товарищ майор? Зиминой полгода осталось – я ее до суда вывел на поселение…
– Тут вот какое дело… Не хотел говорить заранее. Радость не должна обгонять печаль… – Сан Саныч по-отечески обнял капитана взором, не вставая из-за стола. – Мне пора, так сказать, в полковники потихоньку перебираться, да и отдых заслуженный не за горами, во-о-т… А тебе, так сказать, не снился чтоб покой, пора и майорскую звездочку примерить!.. Со всеми вытекающими…
Ясенев смотрел в упор на майора, даже взглядом не переходя границы дозволенного. Он все понял.
Возможность манипулировать людьми, их судьбами – тонкая материя, порвать которую – раз плюнуть! Там, наверху, шахматная партия уже разыграна! Майор, принимая подчиненного за своего, просто облекал принятое решение в удобоваримую форму – мы же “люди”, в конце концов!
От капитана и не требовалось ничего – только выслушать и подчиниться! Иначе?.. Что иначе? «Иначе» даже не подразумевалось...
– Видел я твою Зимину…
– Товарищ майор!..
– Не перебивай! Может и обойдется все! Инспекция УИН – это тебе не хухры-мухры!.. Даст концерт твоя краля, после – немножко посидит с начальством, попляшет… У меня на примете еще парочка симпатичных имеется!.. Делов-то – тьфу!

На дворе – метель. Февраль. Два часа ночи. Двухэтажный деревянный дом в центре лагеря – комендатура. В единственном окне второго этажа горит свет – колышется от бьющихся в стекло снежных волн. В окне – мечется тень человека. Человек-тень не знает, куда деть руки – он то вскидывает их к голове, то резко бросает вниз – бьет себя по бокам, то опять судорожно вздергивает кверху…
Снаружи, со двора, происходящее за окном кажется жуткой фантасмагорией – страшное чудище загнано в клетку и не может найти выход… Оно бьется головой о стекло, отходит, разбегаясь… Все это – без звука, слышна лишь вьюга.
Только Колька-Секунда, прижавшись к обледенелой стене дома, слышит, как там, за порывами ветра, за звенящими морозными окнами, давясь слезами, ревет, воет от невозможности что-либо изменить, его друг, капитан Ясенев.
…Превращаясь из человека в очередную гармонично-развитую, коварную тварь.