Часть 1

С лучами солнца дорога преобразилась новыми ньюансами. При свете дня она показалась немного страшноватой, местами просто опасной. Стали видны крутизна подъёмов и спусков. Пусть на пути туда – сюда и было всего две сопки, но при том учёте, что рейс в один конец занимал от силы шесть километров, а за смену выходило восемь ходок, то давление обстоятельств на нервы становилось иной раз чрезвычайным. Особенно, когда в первый раз на самом пике подъёма машина гребя всеми своими, шестью колёсами остановилась на месте. Неудобство и чрезвычайность этой ситуации усугубляли несколько фактов. Первый – машина гружёная, второй – справа крутой откос метров сто - двести, третий – оставшийся позади небольшой поворот, проходить который задом при учёте четвёртого факта могло бы быть весьма сложно. Четвёртый факт самый основополагающий – скользко. Единственное, что хоть как-то выручало ситуацию, - дорога скользкая не ото льда, а от сырой глины. То есть сцепление колёс c тем говном что под ними какое - никакое есть. Придя к этому выводу, всё ж решился сбросить ногу с акселератора и надавить на тормоз…

Машина на заблокированных колёсах съехала сантиметров на тридцать. Расстояние небольшое. Но для меня оно вытянулось в вечность. Мозг лихорадочно прокручивал последовательность действий, анализировал, прикидывал. Но выдал единственно верный вывод, что носитель этого высокоточного вычислительного органа – идиот.
Потому как, выжимая тормоз, я со страха, забыл выжать сцепление. От чего продукт китайского производства совершенно естественно заглох. В таком состоянии любым автомобилем управлять чрезвычайно неудобно. Самосвалом же совершенно невозможно. И если бы машина набрала скорость, и пошла юзом вниз, то скорректировать траекторию четырнадцати тонного куска металла загруженного двадцатью тоннами грунта становилось совершенно не реально.
Я закурил, потому, как не закурить в такой ситуации не может только человек никогда не куривший в принципе. Правую ногу свело судорогой, руки так же предательски подрагивали. Но сигарета не принесла даже малости спокойствия. Наоборот, через две затяжки она вылетала в форточку. А дрожащая рука автоматически выключила передачу и повернула ключ в замке зажигания… Осознав свою, вроде бы ничтожную ошибку в траектории прохождения, почти незаметного поворота, со второй попытки подъём был пройден. И уже наверху подумалось – «блять, как же тебя занесло в эти ебеня?»

Дорога к этим местам сложилась длинной и не простой. Она годами петляла между казусами перипетиями и несуразностями жизни. Началась она ещё до той загробной жизни, именуемой тюрьмой. Продолжатся, стала на воле, когда хлопнули за спиной золотые ворота свободы. Впрочем, хлопнули не ворота, а наш отрядник дверью, когда мы сидели человек пятнадцать в штабе официально уже отпущенных по условно-досрочному освобождению. И за последующие десять дней отчаянно умаявшиеся от вынужденного любования своей свободой из барака. Десять дней мечтаний и помыслов. Десять дней – срок обжалования приговора. Глупая и ненужная проволочка. Прощальное издевательство системы над будущим бывшим зеком. Хотя, бывших в этом деле не бывает… И вот наш крайний день свободного заключения мы столпились в актовом зале штаба ожидая неизбежного. Неизбежным и оказался наш отрядник, зашедший и хлопнувший дверью, в знак то ли в своего присутствия то ли просто своего врождённого долбоебизма. Хотя ничего особо плохого сказать про него нечего. Кроме того, что был он урождённым жителем какой- то кавказкой горы. И это не показатель. Показатель состоял для меня в том, что каким- то неведомым мне кавказским манёвром он умудрился дослужиться до чина младшего офицера. Но, при этом, русским языком владел большею частью на уровне разговорного мата. Дальше его лингвистические способности понимать было зачастую невозможно. Иногда, даже взаимно. То бишь, помимо адского акцента он многих русских слов просто не знал.
Но в этот раз объяснил всё доходчиво. Типа, вот вас пятнадцать человек. Трое издалека. Им билет на поезд нужен. Но поскольку государство у нас говно, то денег на эту поездку нашему пеницитарному заведению никто не выдал. Отпустить на волю этих архаравцев на волю без гроша в кармане он как настоящий офицер права не имеет. Ибо, нищий зек - угроза для общества. Короче, граждане, либо скидываетесь на билеты, либо я никого отсюда не выпущу, пока бабло на билеты не найдётся…
Стоит ли говорить о том, что денюжку выделенную нашим «любимым» государством он с большой любовью к этому государству положил в карман. И не важно, что денюжка эта была смехотворна. Главное сам факт – наебать. Стоит ли говорить, что мы таки накопытили на билеты трём страждующим. Стоит ли говорить о том, как пили водку на вокзале все эти молодые сидельцы, чудом или не совсем чудом соскочившие раньше времени. Стоит ли говорить, как чудом нас менты на этом же вокзале не повязали…
Так или иначе, я в кои-то веки оказался в тёплом уюте домашнего очага. И мать, облегчённо рыдающая на моей груди. И я - угловатый от увиденного и пережитого, никак не вписывающийся в первые часы вольной жизни. Зыркающий по сторонам, готовый к подвоху и старающийся смотреть затылком, даже в родном доме.
А потом пришли друзья. Куда уж без них. Они всё подливали в стакан жидкостей и спрашивали – как там? Я жал плечами – как в тюрьме. Пил, и всё более трезвел, пил, и трезвел. И чем больше трезвел, тем отчётливей понимал - это для них праздник, а не для меня. Ведь это, наверное, из ряда вон выходящее ощущение осознать – у меня друг освободился. И после очередной просьбы, ну расскажи как там, я вдруг ощутил себя мартышкой, на которую смотрят в зоопарке дети. И понял всю мудрость мартышек. Они наверняка понимают, что перед ними дети. Поэтому и ведут себя как мартышки.
На один из дней «праздника» своего освобождения случился эпизод, который я наверное никогда не забуду. Этот эпизод как никогда красочно очертил весь долбоебизм происходящего вокруг. Часов в двенадцать ночи, я слегка пьяный вышел в магазин за сигаретами. И уже почти таки дошёл до заветной цели, как вдруг из темноты материлизовался наряд патрульно постовой службы. В анекдотичном количестве трёх человек. Один умеет читать, но не умеет писать. Второй умеет писать, но не умеет читать. Третьему вообще нахер ничего этого не надо, потому как унего кабура с пистолетом… Мозг совершенно трезвый от алкоголя соображал быстро, он красочно расписал все возможные варианты поведения блюстителей правопорядка и последующие мои действия. Кроме одного.
«Доброй ночи!» - обычным, будничным движением козырнул старший сержант: «Запрещённые предметы, наркотики, оружие при себе имеете?»
«Никак нет» - чётко по-тюремному отвечаю, а сам думаю – понеслось. А ведь понестись вполне могло. Дело в том, что условно-досрочно освобождённым после двадцати двух ноль-ноль можно находится только дома. Иначе – нарушение. По тюремному, – пронос. За каждый пронос можно опять неиллюзорно угодить за решку. Хотя, как правило, давали скачуху на три небольших нарушения. Но это уже зависит от инспектора, который тебя курирует…
Так, или иначе, перед вполне логичным, после моего отрицательного ответа, шмоном, сержант безразлично бросил:
«Ваши документики»
Из документов при себе, так же как и вообще на тот период жизни, я смог предложить только справку об освобождении. Я молча выудил из кармана сложенную портянку справки и передал вопрошающему. Ожидал обыкновенной «мусорской» спесивости, надменности, подозрения, но никак не этой фразы:
«О, ты чё, только откинулся?» - неподдельно изумился чему- то сержант, после секунд тридцати изучения моего документа.
«Ну да», - промямлил от неожиданности я: «Было дело».
«А за чё сидел?» - Как то уж через чур за панибратски спросил он.
«По недоразумению» - как обычно неопределённо ответил я.
«Тогда, счастливо, тебе, удачи!» - неподдельно участливо сказал сержантик, отдал документы и растворился со своим нарядом в темноте. Я же как мне показалось долго стоял, держа портянку в руке, не осознавая полностью того, что произошло. А произошло неведомое, что с моим опытом общения с людьми в погонах можно обозначить только одним словом – чудо. И состояло оно в том, что, не смотря на всю свою власть, со мной только что говорил не винтик механизма, а простой человек. И мне оставалось только встряхнуть головой, не до конца веря в реальность происшедшего. Потому как на следующий день жизнь пошла своим чередом.
В течении семи дней после получения «портянки» необходимо зарегестрироваться в органах надзора. Мне как сказали – к участковому, так я к нему и пошёл. Ходил я до него раза три, всё не мог застать. Но вдруг случилось чудо. Я обнаружил в кабинете дылду метра два ростом. Наверное, С.Я. Маршак примерно с такого идиота и срисовал своего дядю Стёпу. «Персонаж стихотворения» посмотрев мою портянку об освобождении чего то пометил у себя в журнале, а потом спросил безучастливо:
«А чё ты от меня то хочешь?»
«Да, особо ничего. Просто сказано было в течении семи дней отметится у участкового».
«А сегодня какой день пошёл?»
«Седьмой»
«И чё ты кота за яйца тянул?»
Вопросы задавал монотонно, как будто зная все ответы наперёд. Поэтому последнего ответа даже не расслышал:
«Они тянулись, вот и тянул».
«Короче, пиздуй по этому адресу, я тебя тычканул, но туда тебе надо было первым делом топать».
Он дал мне адрес в другом конце города. Бюрократия, она такая бюрократия… В полуподвальном помещении отделения милиции стояла абсолютная давящая на сознания тишина. Её нарушил скрип моих резиновых подошв по линолеуму. Осмотрев внимательно все восемь дверей по длинному коридору, пришёл к выводу что та которая мне нужна, с надписью постановка на учёт, закрыта либо на замок либо на лопату, стал пробовать остальные. Одна из них поддалась. Что произошло дальше с трудом могу осознать. Толи моему взору явился молодой человек в подмятой форме и подмятой от бессоницы физиономией, и усталыми глазами. То ли я явился ему с дежурной улыбкой на устах и челобитной – поставьте меня на учёт. Как бы то ни было, он осмотрел мою портянку после чего выдал:
«А чё ты лыбишься? Послезавтра один хуй обратно поедешь…»
«С чего это?» - по инерции не переставал улыбаться я.
«Потому что все блять…» - неопределённо закончил он свою мысль троеточием. «Вот чё ты в последний то день припёрся? Воля накрыла? Была б МОЯ воля, я б вас всех к стенке.»
И тут вспыхнула злоба уже во мне. Я не блядь, я не тварь, чтобы раскидываться в мою сторону такими словами. Я не тот начальник, который отъебал этого чиновника. Я жил как человек, даже тогда когда человеком уже оставаться было глупо. И не сдержался – ответил:
«Так чего ж ты, командир, стреляй. А там скажешь, что я мудак. Неадекватный, сам кидался. В чём проблема то?»
Проблема вся была видно в наличие отсутствия на поясе ствола. Проблема кроме того была в самом человеке. Обижен он был на что-то сильно. Это было заметно и после, когда я приходил на отметку. Но уже было не так важно, после его фразы «А чё ты лыбишься…»
Освобождение по УДО это не освобождение, это ни свобода, ни воля. Это какой=то один большой маразматический квест. Мне дали кучу направлений и требований. Одно из них, например, обязывало меня найти работу в течение недели. При всём при этом отмечаться приходилось два раза в месяц, в течение рабочего дня. Поэтому, пытаясь устроится на любую работу, грузчиком за минимальный оклад мне приходилось постоянно объяснять, почему я два раза в месяц должен уходить с работы раньше…