Поезд был товарно-багажным, без пассажирских вагонов. Полупустой «столыпин» – вслед за локомотивом, далее – почта и грузовые. Начальник спецвагона, майор, человек Шефа, с ним трое вооруженных солдат. С нашей стороны – Серега Кряк с пацанами и Иван со своей «армией» из двенадцати бойцов, разбросанных по составу.
Мы валялись на выданных майором матрасиках по двое, в темных, без окон, камерах на колесах. Почитать, покурить – на коридор или в тамбур. Вагон звенел-бренчал плохо прикрученными к стенам решетками. Иногда заруливали на чай в купе начальства – лафа! – там было окно! Удручающая обстановка этапа навевала тяжелые чувства – я не углублялся – гнал их! Начало лета – терпимо! – все возможные щелки-форточки «столыпина» были распахнуты… Не мог избавиться от одного только ощущения, подставив лицо горячему встречному потоку в грохочущем тамбуре – от ощущения въевшегося в кровь беспросветного сибирского мороза… Прикрыл глаза – и ты там, в плотно набитой людьми-полутрупами ледяной конуре. Открыл – опять там… что за черт! – просыпайся, брат, твоя станция!..
ОНИ не были готовы к такому отпору, МЫ были готовы к такой атаке! Без бронников, без света-шума-газа, налегке – боевики друг за другом исчезали-сваливались из дверных проемов. Стрельбы почти не было.
Налет произошел во время очередной минутной остановки (стояли часто, пропуская пассажирские). Нас курсанул машинист, снабженный радиосвязью без ведома начальника-майора. Так что неожиданностью это было для самих нападавших, работавших по схеме: первая с обрезанной крышей «нива» останавливается в голове состава, две других атакуют по центру, замыкающая – контролирует обстановку с хвоста поезда.
Мы, совместными с бригадой Ивана усилиями, встретили врага одновременно по всем направлениям. Боевые действия были скоординированы заранее, а в подготовке бойцов обоих отрядов можно было не сомневаться.
Первые входящие боевики (подозрительно уверенно, без оглядки) были бескровно обездвижены. Вторая волна отброшена прицельным пистолетным огнем; остальные – кто бегом, кто – рывком, со второй передачи – исчез за стеной взорванного колесами песка, смешивающегося с вихрем автоматных очередей вдогонку, над головами, с набирающего скорость «столыпина». Это вступил в бой резерв майора. Вовремя…
Ну, за майора-то я не «переживал» – страсть к деньгам, написанную маслом от плова на его лице, было не скрыть. Как не скрыть ее (страсть) у большинства населения этого гостеприимного южного региона бывшего Союза. Впрочем, именно это и давало основание предположить беспрепятственный проход на Термез…
Золото, размещенное в тайнике под полом нашего вагона, ждало своего часа. Жара стала ощутимой, пробивала тело в пот…
– Расплавилось, как будешь выскребать? – мы с Иваном сидели в одной из камер перед экранами ноутбуков, ждали сигнал об оплате.
– А прямо в печку – на слитки…
– Не жалко? Реликты…
– Х-ха! Ты не поверишь – оно уйдет обратно, в Ирак, в обмен на оружие! А оружие-то – х-ха! – ваше, российское! – новое! Недавно только выставки прошли! И вернется оно – сюда! – тем, кого мы в вагончик не пустили…
– «Ваше?..»
– Да я давно уже не наш и не ваш… Я – грек по паспорту.
В соседней камере, затравленно съежившись, сидел пленник-киргиз, оставленный так, на всякий случай… Был он немного покоцанным, но – живым… Разговор вели два спеца – Корякин и Слон, человек Ивана.
В армейской бандане на голове, рваной гимнастерке, трико, кроссовках, боевик поначалу пытался юлить: «Плёхо говорю…» – не прокатило. Он сказал все, что требовалось: думали, типа коммерсанты… типа везут товар… На что ему было отвечено, что мы – якобы спецподразделение ФСБ России (большие красные корки!), что о нападении нас предупредил майор, и что майор же сдал нам канал поставки наркоты в Термезе… куда мы сейчас и движемся. Так что, брат, жить хочешь?.. тюрьма хочешь?.. Сибирь?.. Нет? Говори! Он сказал. Что – и так было ясно.
Киргиз спрыгнул с поезда вместе со мной перед погранпунктом Турсунзадевского района. Он – дома. Лицо ничего не выражало – поджарый, собранный степной зверек растворялся в сухой пыли – бочком, бочком, держа меня на прицеле щелками глаз… Только руки (вот!), повернутые ко мне раскрытыми ладонями (Восток!), выражали благодарность…
Я бежал ровной рысцой в сторону населенного пункта, представляя, что подумают обвешанные пулеметными лентами степенные аксакалы в Ширкентском ущелье о предательстве алчного шакала-майора… Двойной вдох, тройной выдох… Мне надо выйти на трассу Душанбе-Термез – документы военного, пропуск в погранзону, немного долларов вперемежку с рублями и сомони. Кинчев пел: трасса «эм девяносто пять!..» Примерно то же напевал и я (громко сказано, лучше – рычал!), запыхавшись, выходя на Памирскую автомагистраль М-41…
Иван, получив уведомление о переводе денег, и я, соответственно проследивший их движение по счетам, продублировали сообщения интернет-банкинга через контрагентов, пожали руки и молча разошлись. Он – готовиться к проезду границы, я – в степь. Мои люди выйдут на первой же остановке в Узбекистане. Оружие, растворившееся в безграничных тайниках передвижной тюрьмы, – на майоре.
…Золото Вавилона, пролетев и объехав полмира, возвращалось домой, принеся нам (и нам тоже!) первую шестерку нолей. Что-то это чертовски-пронзительно напоминало!..

…Дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота, к похвале и чести и славе в явление Иисуса Христа, зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, переданной вам от отцов, но драгоценною Кровью Христа, как непорочного и чистого Агнца… (из Евангелия)